Отец и мать меня нареки Никитой. По отцу я Васильевич, а по фамилии Белкин. Мне отроду пять с половиной десяточков лет. Родить меня моя матушка захотела в нашем небольшом поместье недалёка села Преображенское. Это было мая 1672 годка. Мой дед и мой отец были купецкими людьми, вследствие чего семья моего отца имела немалое состояние. Матушка же моя была рода не знатного, дочерью послушной кузнеца Ивана и матери Елены. В нашей семье царил мир и любовь, а вследствие постоянной занятости батюшки имуществом умело управляла матушка. Моим образованием до некой поры никто не занимался, что давало мне массу свободного времени, которое я с пользой проводил в гонянии голубей с дворовыми мальчишками. Но когда мне тёк одиннадцатый годок, произошёл случай, который изменил всю мою жизнь.

Как-то я пошёл с мальцами на реку. После того, как мы искупались и легли отдыхать, к нам подошла группа наших сверстников. Самый высокий из них предложение сделал соединиться с ними и проиграть баталию, что мы успешно и сделали. Я быстро сдружился с их вожаком и узнал, что его нарекли Петрушой и что он из царской семьи. Последнее меня встревожило, но не надолго. Он вёл себя как и все мы, и ничто не говорило, что он выше нас по сословию. Мы стали очень часто проводить различные баталии, но когда он чрез несколько годков стал формировать два полка, я отказался пойти в один из них. Вскоре он покинул эти места, и я быстро забыл своего первого друга. У меня появилось и очень много других занятий, так как мои родители наняли для меня очень много учителей, дабы я смог познавать науку. В ученьях проходит несколько лет. В тысяча шестьсот девяносто пятом годе умирает мой отец, передав мне своё дело. Я уже к этому времени имею опыт в купеческом деле, и поэтому дела мои сразу налаживаются.

С этой поры я стал пребывать в роскошном особняке со своей семьёй, торгуя очень прибыльно. Петр, как и обещал, приблизил меня ко двору. Через некоторое время я уже узнал всех приближённых царя, сдружился со многими.

Особую симпатию я питал к губернатору города – Александру Даниловичу Меншикову. Он был богат и умён. Ко мне Александр относился как к умному человеку. Но были между нами и деловые отношения: я доставал для его дворца редкое ореховое дерево, керамические плитки. Он платил за них щедро, часто добавлял к цене ещё рубликов сто, как он выражался, за усердие.

Красный вход во дворец оформлял портик из древесных колон над высоким крыльцом, белокаменный портал двери с картушем - княжеским гербом. Этот герб купил он у моего друга за тысяча пятьсот пятьдесят три рублика, что весьма драго. Над портиком по центру здания проходила деревянная галерея, с которой подъезжавшие гости слышали прелестную музыку.

Музыканты играли очень хорошо на трубах, гобоях, флейтах, барабанах, литаврах и блюдцах. Не за просто так светлейший так заботился о своих музыкантах. В его придворном окружении среди постоянных прислуги числилось больше чем двенадцати певчих, музыканты и даже сочинитель музыки. Меншиков не упускал случая переманить к себе хороших музыкантов у кого-нибудь из сановников. Это множество музыкантов требовали очень большой платы, но как и везде и всегда князь по какой-то причине платил щедренько.

Возле самого крылечка дворца находилась большая деревянная, но раскрашенная под кирпич, пристань, к которой приставали гондолы и лодки с гостями.

Сразу же при входе дверец было видновши, что здание было выстроенно на европейский манер или в итальянском стиле, во всяком случае, я так думавши был.

Через весь дворец, насквозь, аж как в Венеции, проходили обширные парадные сени. В глубине в раскрытые двери виднелся двор, а за ним — сад. Колонны тосканского ордера, всем видом своим напоминающие груз и тяжесть, украшали вестибюль, придавали ему вид торжественный и парадный. Сводчатый потолок подчеркнут был лепными тягами — нервюрами и розетками, ниши по сторонам его делали оный более нарядным и пышным, а стены и декор в лучах неяркого света игрою нежных оттенков мрамора мерцали. Только приглядевшись, можно было понять, что на стонах был совсем не мрамор, а лишь роспись “на вид мрамора”. Ведь мрамор к нам на Родину нужно было везти издалека, из Италии пли Греции, и он был очень дорог. Но “светлейшему” так хотелось блеснуть чем-то необычным! Позже он все же уберет мрамором целый большой зал в своем загородном Ораниенбаумском дворце.

Ниши были мраморными статуями украшены. В подражание царю-батюшке Меншиков приобрел скульптуру, и не только прославленную тогда итальянскую, но и античную.

В цокольном этаже по старым традициям купцов и богатых бояр местились кладовые, пивные, винные погреба и прочие хранилища припасов.

Служебные помещения цокольного и первого этажей были устроены согласно старому обычаю — со сводчатыми потолками, беленными известью стенами, дощатыми полами и дверями простой плотничной работы.

По свидетельству современников моих, многочисленные помещения дворца были отделаны и обставлены с роскошью и затейливостью. Четыре помещения декорированы бело-синей фаянсовой плиткой голландской. Во дворце до 1727 года было 13 помещений, декорированных плитками, в том числе с панелями из натурального или окрашенного дерева, со стенами, целиком отделанными плитками, и, наконец, комнаты, облицованные плитками полностью, включая и потолок. Думается мне, что идея использования в отделке интерьеров плитки возникла в России после знакомства с голландскими жилыми домами и дельфтскими фаянсами. Следует отдать дань и европейской моде. В Петербурге применялись сначала привозные, а несколько позднее, с 1720-х годов, и местные плитки. Их производство было налажено в окрестностях Петербурга, в частности, на кирпичном заводе в Стрельне, а у Меншикова были при доме и свои мастера. Торговля этими плитками мне очень прибыльна.

Архитектурный гезель И. Я. Бланка, коей осматривал дворец в 1730 году перед устройством в нем Кадетского корпуса, записал: “...имеются покои, убранные разными древами, також и поставцы, и шкалы ореховые, и панели, и двери светлые...”

Отделка наборным деревом кабинета Меншикова великолепна. А чего стоит монументально-декоративная живопись! О ней вполне можно судить по потолку Ореховой комнаты, фрагментам в Предспальне и на парадной лестнице. На парадной лестнице - чудная живопись с изображением стихий природы. Дворец украшали живописью мастера Оружейной палаты, а также приезжие художники: Л. Караваи, Ф. Пильман и Б. Тарсия.

В 1711—1712 годах мастера Оружейной палаты исполнили первый слой росписи потолка Ореховой, представляющей пятичастную композицию: в центре — фигура воина с атрибутами победителя, в углах — эмблематические изображения с девизами на фоне пейзажа. Рука воина, сжимающая скипетр, сопровождается девизом: “Предвидит и помогает тем”, а столп с ключом и палашом на фоне моря — словами: “Где правда и вера ту и сила прибуде”. Угловые композиции написаны в технике тонового письма гризайль.

А сколь чудесен плафон, исполненный в 1717—1718 годах маслом на холсте французским живописцем Ф. Пильманом! А сколько был стоивши! В 1722 году во дворце вновь проводились большие живописные работы, связанные с именем венецианского мастера Б. Тарсия. Известно мне, что Тарсия расписывал два помещения дворца, причем не только потолки, но и стены, а также исполнил плафон для Большого зала, на мифологическую тему. За это князь ему заплату наложил громадную.

В отделке дома Меншикова был использован весь арсенал новых для русской архитектуры декоративных материалов и приемов. На потолке Передней сохранились лепные рельефы с фигурами мифологических персонажей, олицетворяющих богинь плодородия – Деметра с колосьями и корзиной изобилия и правосудия - Фемида с весами.

Таков был дворец князя, самый роскошный в то время в городе. Да и не зря, ведь строительство дворца обошлось ему недёшево. На этом дворце прибавка денег получилась и у меня: я разбогател и построил свой собственный дворец, но уже не в Петербурге, а в ином городе. После я уехал в это местечко и уже ни один год не слыхаю об Александре Меншикове. О Петре знаю лишь понаслышке. Вот так есть моя жизнь, и немало роли в ней играет дворец светлейшего.